В России растет уровень политической грамотности, и это, безусловно, хорошо. Но в наши дни проявление своей гражданской позиции преследуется и сурово наказывается. Какой совет вы можете дать журналистам, чей профессиональный путь связан с этими рисками?

Первый шаг к преодолению страха – его осознание.. Многие люди рационализируют свою боязнь, говоря, что это просто их позиция. Важно не бояться сказать: «Да, я вижу риски, и они меня пугают». Молодые люди начинают бояться, представители всех остальных поколений и не переставали бояться. То, что они преодолевают свой страх, – вот это удивительно. То, что они боятся, – нет. Мы – страна выученной беспомощности. Учили долго и хорошо. Те, кто не выучился в этой школе, не оставили потомства. Советовать «не бояться» я не могу: страх преодолевается совместными действиями и примером тех, кто не боялся. Посмотрите на устойчивые медиа-институты, которые продолжают честно делать свою работу, процветают и развиваются. Например, в 2011 году еще не было «Медиазоны», она создалась на волне протестов 2012 года и выросла в школу гражданской журналистики. Посмотрите, что такое ОВД ИНФО – "МВД здорового человека". Просто сайт, который собирал информацию о задержаниях на митингах, стал структурой, организующей правовую помощь, обладающей знаниями, экспертизой и моральным авторитетом. Вот что такое институты, отвечающие на общественную потребность в преодолении страха.


Довольно смело ведут себя сторонники оппозиционного движения в России. Почему оппозиция в России не объединяется для укрепления своего влияния?

Термин «оппозиция», применяемый к политическим субъектам в России, рисует обманчивую картину. Ключевое условие существования оппозиции – это наличие регулярных конкурентоспособных парламентских выборов и влияние парламента на состав правительства и принятие им решений. У нас с вами ничего подобного не наблюдается. Поэтому когда мы говорим о нашей с вами оппозиции, мы имеем в виду политические общественные силы, которые недовольны существующим положением вещей и хотели бы его изменить. Это определение не описывает никакого институционализированного политического субъекта. Если мы будем понимать это именно так, то мы не будем задаваться странным вопросом, почему оппозиция в России не объединяется: она существует в неконкурентной среде и подвергается административным и полицейским репрессиям. Объединившись, она будет более легкой мишенью для этих репрессий.


Лидирующей политическо-общественной силой является деятельность ФБК. Можете ли вы сказать, что она движется в правильном направлении?

ФБК ухитряется быть политическим актором, то есть влиять на принимаемые решения. Это общественная организация, которая обладает всеми признаками партии, но не является ею, то есть не допущена до выборов. Такими признаками партии являются региональная структура, наличие сторонников и волонтеров, идеологическая рамка. В этом смысле ФБК больше похож на партию, чем всё то, что сидит в парламенте, за исключением, может быть, КПРФ. Удивительно то, что у них так много получается: чиновников увольняют, суды выигрывают, и даже влияют на выборы, не участвуя в них. Если мы посмотрим на выборы в МосГорДуму 2019 года, то мы увидим, что в них выиграл тот, кто в них не участвовал. Давайте смотреть правде в глаза: на этих выборах победил Навальный. Он провел в Думу людей, которые выдвигались не от него и не являются его сторонниками, но ему обязаны своим избранием и, став депутатами, ведут себя как настоящая оппозиция, хотя первоначально не являлись таковой и на выборах шли не в этом качестве.


К вопросу о выборах и многопартийности: есть ли смысл голосовать не за «Единую Россию» или же власть в России сейчас – «театр одного актера»?

Разнообразие лучше монополизации, хоть мы и не можем себе позволить подлинного политического разнообразия. Те кандидаты, которым позволено участвовать в выборах, допущены к этом участию по признаку «системности», то есть устойчивой базовой лояльности. Другие не допущены. Однако особенность электорального процесса состоит в том, что, какими бы «системными» не были псевдо-оппозиционный кандидат или партия, они будут хотеть выиграть выборы. Для этого им потребуется общественная поддержка. Если, как мы видели на примере выборов в МосГорДуму, эта поддержка по своей природе оппозиционная, то она будет влиять на поведение уже избравшихся. Поэтому в интересах избирателя - поощрять разнообразие и поддерживать тех участников выборов, которые не изберутся без его помощи. Тех, кому победа обеспечена, поддерживать не обязательно – вы им не нужны. Те, кто без вас не справятся, будут вам обязаны. Соответственно, они будут больше заинтересованы в том, чтобы слышать ваши нужды. Это еще не репрезентативная демократия и не политическое представительство, но это максимальное к нему приближение, какое возможно в наших условиях. Даже если партии кажутся вам тайно «прокремлевскими», имейте ввиду: попав в тот орган, в который они баллотируются, они будут в большей степени связаны со своими избирателями, чем те, кто туда попал исключительно благодаря административному ресурсу.


В одном из ваших интервью вы сказали, что знаете, как устроен рейтинг Первого канала и федерального телевидения в целом. Расскажите про ваш опыт съемок на федеральном канале и про то, что именно вы имели в виду?

Несколько раз я ходила на ОТР, являющееся положительным исключением среди всех федеральных каналов. Это, что называется, «доброе Останкино». Это телеканал, на который можно прийти и высказать свою точку зрения, в котором есть разнообразная панель спикеров и нет ток-шоу, в котором шестеро на шестеро орут друг на друга. Дважды я сходила на Первый канал, и это был разочаровывающий опыт. Не потому, что там говорилась особо страшная ересь, хотя и это тоже, а потому, что там невозможно ничего сказать. Съемки идут примерно по два часа, из которых у тебя есть 15 секунд. За это время можно только рвануть рубаху на груди и возопить: «Что ж это делается-то, граждане?! Хватит это терпеть!» и все. При этом ты слушаешь поток вязкого бреда, который вокруг тебя происходит.


Эти «бредовые» диалоги составлены редакторами программ заранее?

Я не знаю всей кухни, но мне кажется, что спикеры участвуют в этом добровольно. В том числе те, кого там регулярно обливают из ведра водой или выгоняют из студии. Для чего-то им это надо. Это театральное представление. Для участника со стороны проблема даже не в том, что там творится какое-то специфическое зло, а в том, что это занимает много вашего времени, не давая при этом ничего взамен. Если вы не заинтересованы в аудитории 65+, ходить туда вам незачем. Почему именно 65+ -- потому что телевизионный модус потребления уходит, но это не значит, что телевидение умирает – в мире нематериального потребления всему найдется место. Но оно уходит в том виде, в каком мы привыкли видеть его в 20 веке. Монологическое вещание не отвечает потребностям нового зрителя.


Можете ли вы ответить на вопрос, который часто форсится политическими дилетантами: почему Россия в первую очередь озабочена судьбой стран-союзников, в которых идет война, а не судьбой собственного народа, особенно населением за пределами Москвы?

Действительно, Россия оказывает помощь странам, в которых идет война, в ведении которой мы активно участвуем. Особая форма благотворительности: «давайте я подожгу ваш дом, а потом буду вам оказывать противопожарную помощь». Возникает такое ощущение, что мы все деньги в Сирию отвозим, потому что об этом очень много говорят. Но давайте все-таки отдадим долю справедливости нашей государственной машине: в реальности бюджетных долей это выглядит иначе. Все-таки бОльшая доля государственного бюджета приходится на социальные расходы, чем на любую международную помощь.


Почему тогда в России люди в основном живут бедно (за исключением жителей столицы и крупных городов?

У нас по-прежнему экспортно-ориентированная экономика. Это очень примитивный тип экономической жизни: выкопали и продали. Мы продаем эти ресурсы за рубеж, а потом вырученные средства вывозим опять за рубеж. Вот тут у нас странность: не в том, что Сирия и Куба съели весь наш бюджет. Также отвечая на ваш вопрос: хоть социальные выплаты и занимают значительную часть расходной части нашего бюджета, они безадресные. Выплачиваются тем, кому это не нужно, вместо тех, кому это необходимо. Таково наше налоговое, бюджетное и пенсионное законодательство.


И еще один вопрос от политических дилетантов: почему Россия и западные державы оказываются по разные стороны баррикад?

Это вам так по телевизору говорят, для того, чтобы мобилизовать поддержку для
существующей власти. Внутриполитическое недовольство «гасится» рассказами о внешнеполитических победах. Это особенно блестяще работало в период с 2014 по 2016 года, когда уровень враждебности россиян по отношению к внешнему миру был максимальный из-за присоединения Крыма, санкций и антисанкций. Сейчас это уже не работает: дружелюбная внешняя политика - один из самых осязаемых политических запросов. Нынешнему руководству будет сложно на это ответить, потому что это люди 70-ых, воспитанные силовыми структурами в обстановке «холодной войны». Но я думаю, что и новый состав правительства, и конституционные поправки – это в том числе попытки ответить на общественный запрос более социально-ориентированной, менее экспансионистской политики.


То есть противостояние России и Запада можно назвать иллюзией?

Это вполне политическая реальность, но она искусственно созданная и временная.


Какие, на ваш взгляд, 3 главных проблемы российской внутренней политики?

Во-первых, это не репрезентативная политическая система: отсутствие связей между избирателями и властью, что лечится изменением избирательного законодательства. Во- вторых, отсутствие работающей системы местного самоуправления: невыборные мэры, неуполномоченные муниципалитеты. И третье: избыточный полицейский прессинг, запретительное законодательство. Слишком большое число ограничений. Туда же мы включаем и слишком жесткое регулирование политической и экономической активности. Освобождение последних двух сфер гарантирует экономическую инициативу и политическое творчество масс. Это не приведет, как часто полагают, к росту насилия. Люди этого не хотят, и мы не видим в обществе никаких признаков готовности к агрессии. Наоборот, это приведет к снижению напряженности, которая сейчас возникает в том месте, где граждане подвергаются репрессиям за участие в политической жизни.


И чтобы закончить наше интервью на позитивной ноте, назовите 3 главных пункта, за которые можно похвалить власть в России.

Хороший вопрос. Давайте признаем за российской бюрократией её базовую эффективность. Она слишком многочисленна и хочет регулировать все, что движется. Но она худо-бедно умеет в рамках своей бюрократической избыточности оказывать некоторые услуги населению. Это не собственная заслуга президента и правительства, но, по крайней мере, при них это происходит. Неплохо регулируется транспортная и товарная логистика, интернет и его доступность. Ну и совсем хорошо, хотя и очень дорого, она умеет проводить массовые мероприятия и праздники. Другой вопрос, кому это нужно, но большие проекты вроде спортивных соревнований или форумов выходят красиво. Второе: некоторые направления государственной политики, закрепленные законом, дают положительный результат. Например, снижение потребления алкоголя и табака. Ну и третье: снижение сроков службы в армии с двух до одного года. Хотя нужно признать, что само по себе сохранение призывной армии – это отсталость. В этом же третьем пункте стоит сказать о почти двукратном снижении количества заключенных в тюрьмах по сравнению с 2002 годом.


Есть ли тенденция возрастания случаев противозаконных действий в отношении заключенных и верите ли вы в то, что в российских колониях когда-нибудь не будет пыток?

Мы не знаем. Может быть, мы просто стали больше этого видеть. Вообще, когда всяческое безобразие становится объектом общественного влияния, кажется, что его становится больше. Отвечая на вопрос про искоренение пыток: эта проблема аналогична проблеме преступности в целом. С преступностью и с коррупцией дела обстоят одинаково: нельзя мечтать о том, чтобы победить преступность. Нельзя мечтать о том, чтобы уничтожить коррупцию. Эта мечта фашизоидна по своей природе. Для этого нужен такой уровень государственного контроля, который хуже самой преступности. Мы можем реалистично стремиться к двум вещам: снижению общего уровня преступности и изменению её
структуры - меньше тяжких преступлений и преступлений против личности в общем объеме, больше преступлений против имущества и мошенничеств (опять же, не в абсолютных цифрах, а в долях от общего преступного пирога).

Возвращаясь к вопросу о пытках: пытают ради лжи, а не ради правды. Изменение принципов ведомственной отчетности, отсутствие нужды отчитываться в количестве раскрытых преступлений убрали бы мотив пытать. Люди перестали бы это делать, так как в наши дни практика пыток не является общественно приемлемой. Это следует хотя бы из того, что обнаруживаемые факты таких практик скрываются, отрицаются, а время от времени система вынуждена кого-то даже за это наказывать. Наша задача – ставить реалистичные цели и добиваться их, и общество к этому абсолютно готово.