17 октября/ 2020
Ева Басс: «Я защитила себя практически во всех сферах жизни»
По данным росстата за 2018 год более трети российских женщин подвергались вербальному насилию, каждая пятая сообщила о случаях физического насилия, 4% принуждали к интимной близости. Многие жертвы абьюза не осознают происходящего и не предполагают возможности борьбы с направленной на них моральной или физической агрессией. Закон о домашнем насилии так и не приняли, нет четко установленного порядка действий для обеспечения собственной безопасности в экстренной ситуации. Важно знать, что выход есть!
Ева Басс [настоящее имя Зарина – прим. автора] – режиссёр фильма «Котел» и спикер проекта «Ты не одна» – рассказала о пройденном ей пути от жертвы агрессора до свободной женщины, счастливой жены и матери.
Ева Басс [настоящее имя Зарина – прим. автора] – режиссёр фильма «Котел» и спикер проекта «Ты не одна» – рассказала о пройденном ей пути от жертвы агрессора до свободной женщины, счастливой жены и матери.
«Зарина в тот момент не могла бы стать режиссером»
Сейчас уже не знаю, на самом деле, Ева я или Зарина. Ева – это была такая нужная полезная субличность, которая поместила меня в некое военное положение восемь лет назад. Она очень хорошо себя реализовала. Я защитила себя практически во всех сферах жизни, но, когда ты постоянно существуешь в военном положении, ты в какой-то момент уже начинаешь уставать и истощаться, и я устала воевать. Сейчас я хочу больше доверять, больше сдаваться, чаще быть ребенком, потому что вот эти все восемь лет единственные два человека, с которыми я позволяла себе быть ребенком, – это муж и терапевт. Во всех остальных случаях я всегда подстраивалась, как лидер. Если кто-то не следовал моему лидерству, у нас не получалось общение. А сейчас мне уже неохота. Поэтому, наверное, Зарина. Это у меня первый раз за восемь лет.
Ева Басс, за этим есть значение. Если коротко, то это просто сочетание светлого и темного. То есть Ева – это «прародительница», «свет», «мать», а Басс – это «низменный», «темный», «басы». Когда я имя это свое придумала, мне нужно было все, что нельзя Зарине с ее культурологическим татарским бэкграундом. Зарина в тот момент не могла бы стать режиссером, потому что она не могла себе позволить проявлять какие-то стороны, которые социологически могут восприниматься как мрачные и темные. Ну а как пробиться в профессии, если у тебя нет какой-то формы агрессии. Вот Зарина этого не умела, а Ева это нарастила, поэтому она стояла спереди с мечом, а Зарина сзади пряталась.
Они уже начали сливаться и я поняла, что для меня полезнее сейчас вернуться обратно к некой уязвимости, позволять себе сдаваться больше, чем пытаться быть лидером.
«Я воспитала в себе изощренный навык манипулирования мужчинами»
Я манипулировала мужчинами, использовала их, была содержанкой. Я разводила мужчин на деньги, я обманывала, я кричала на дочь. Это называется моральный абьюз. Любая подмена, любая ложь – это абьюз. Ты даешь форму «я тебя люблю», а на самом деле намерения у тебя совсем другие: «мне нужны твои деньги».
Это получается ложь и подмена. Это зло потребляет другого человека. И от страха, что мне нужно выжить, потому что у нас не было денег и негде было жить, я нашла только такой способ. Наверное, это была форма мести мужчинам. Когда семь лет получаешь унижения, то потом настолько обозлен, что если ты недостаточно осознан, начинаешь существовать в контексте «я тебя буду контролировать, и ты будешь у меня сидеть смирно». Я воспитала в себе изощренный навык манипулирования мужчинами. Я влазила в душу глубоко, заставляла влюбиться в себя на уровне «давай поженимся» и в этот момент начинала пользоваться людьми.
Потом, когда прошло 3 года, я перед всеми начала извиняться. Я поняла, что дико холодно, плохо и несчастно в такой ситуации, когда ты не можешь никому открыться и довериться, и я начала извиняться перед людьми, перед мужчинами в частности. Перед этим извинилась, перед тем извинилась, кто-то понял, принял извинения, кто-то не принял. Важно, что я делала это совершенно искренне.
До сих пор есть какие-то люди, которые условно общаются со мной какой-то «той», а я им объясняю, что я вообще уже не та, вообще не про это. Тогда я реально была хищница, а сейчас меня это никак не интересует, я даже в эти игры вступать не буду. Все, что я могу сделать, – это объяснить, что произошло тогда. Сейчас у меня муж, я ему верна, я с ним предельно честна, другого диалога даже не случится, ничего не получится.
«У нас развалилась мотивация иметь семью»
То, к чему мы сейчас с мужем пришли, – мы только в августе отказались от последних требований в адрес друг друга. У нас и так был достаточно свободный формат, то есть каждый делал, что считал нужным. В июле муж прожил такой свой фундаментальный кризис, понял, что он не может от меня требовать каких-то вещей, которые все-таки были, подтекстом, но они были. Внутреннее какое-то требование все равно существовало. Например, ему важно было, чтобы я ему готовила еду. Я настолько свободолюбивый человек, что требования ко мне наоборот рождают жесткое отрицание того, что от меня требуют. Я уже в июле сказала: «Ты знаешь, я вообще не хочу тебе готовить», потому что я не понимаю, почему я обязана такие вещи делать. Это была очень тяжелая ситуация для нас. У меня было требование, чтобы он проводил больше времени с детьми. Я тоже его начала отпускать, потому что надо взаимно такие процессы проходить. Нельзя сказать: «ты от меня ничего не требуй, а я имею право». Это – абьюз. Я первая отпустила.
И после того, как я отпустила свои требования, он отпустил свое требование, у нас развалилась мотивация иметь семью. Я прожила паническую атаку. Зачем тогда все это нужно, если непонятно, на чем это держится все. Прожила ее [паническую атаку – прим. редактора], отчаяние прожила, потом вынырнула и нашла какую-то новую форму, как я взаимодействую со своим мужем.
Сейчас уже не знаю, на самом деле, Ева я или Зарина. Ева – это была такая нужная полезная субличность, которая поместила меня в некое военное положение восемь лет назад. Она очень хорошо себя реализовала. Я защитила себя практически во всех сферах жизни, но, когда ты постоянно существуешь в военном положении, ты в какой-то момент уже начинаешь уставать и истощаться, и я устала воевать. Сейчас я хочу больше доверять, больше сдаваться, чаще быть ребенком, потому что вот эти все восемь лет единственные два человека, с которыми я позволяла себе быть ребенком, – это муж и терапевт. Во всех остальных случаях я всегда подстраивалась, как лидер. Если кто-то не следовал моему лидерству, у нас не получалось общение. А сейчас мне уже неохота. Поэтому, наверное, Зарина. Это у меня первый раз за восемь лет.
Ева Басс, за этим есть значение. Если коротко, то это просто сочетание светлого и темного. То есть Ева – это «прародительница», «свет», «мать», а Басс – это «низменный», «темный», «басы». Когда я имя это свое придумала, мне нужно было все, что нельзя Зарине с ее культурологическим татарским бэкграундом. Зарина в тот момент не могла бы стать режиссером, потому что она не могла себе позволить проявлять какие-то стороны, которые социологически могут восприниматься как мрачные и темные. Ну а как пробиться в профессии, если у тебя нет какой-то формы агрессии. Вот Зарина этого не умела, а Ева это нарастила, поэтому она стояла спереди с мечом, а Зарина сзади пряталась.
Они уже начали сливаться и я поняла, что для меня полезнее сейчас вернуться обратно к некой уязвимости, позволять себе сдаваться больше, чем пытаться быть лидером.
«Я воспитала в себе изощренный навык манипулирования мужчинами»
Я манипулировала мужчинами, использовала их, была содержанкой. Я разводила мужчин на деньги, я обманывала, я кричала на дочь. Это называется моральный абьюз. Любая подмена, любая ложь – это абьюз. Ты даешь форму «я тебя люблю», а на самом деле намерения у тебя совсем другие: «мне нужны твои деньги».
Это получается ложь и подмена. Это зло потребляет другого человека. И от страха, что мне нужно выжить, потому что у нас не было денег и негде было жить, я нашла только такой способ. Наверное, это была форма мести мужчинам. Когда семь лет получаешь унижения, то потом настолько обозлен, что если ты недостаточно осознан, начинаешь существовать в контексте «я тебя буду контролировать, и ты будешь у меня сидеть смирно». Я воспитала в себе изощренный навык манипулирования мужчинами. Я влазила в душу глубоко, заставляла влюбиться в себя на уровне «давай поженимся» и в этот момент начинала пользоваться людьми.
Потом, когда прошло 3 года, я перед всеми начала извиняться. Я поняла, что дико холодно, плохо и несчастно в такой ситуации, когда ты не можешь никому открыться и довериться, и я начала извиняться перед людьми, перед мужчинами в частности. Перед этим извинилась, перед тем извинилась, кто-то понял, принял извинения, кто-то не принял. Важно, что я делала это совершенно искренне.
До сих пор есть какие-то люди, которые условно общаются со мной какой-то «той», а я им объясняю, что я вообще уже не та, вообще не про это. Тогда я реально была хищница, а сейчас меня это никак не интересует, я даже в эти игры вступать не буду. Все, что я могу сделать, – это объяснить, что произошло тогда. Сейчас у меня муж, я ему верна, я с ним предельно честна, другого диалога даже не случится, ничего не получится.
«У нас развалилась мотивация иметь семью»
То, к чему мы сейчас с мужем пришли, – мы только в августе отказались от последних требований в адрес друг друга. У нас и так был достаточно свободный формат, то есть каждый делал, что считал нужным. В июле муж прожил такой свой фундаментальный кризис, понял, что он не может от меня требовать каких-то вещей, которые все-таки были, подтекстом, но они были. Внутреннее какое-то требование все равно существовало. Например, ему важно было, чтобы я ему готовила еду. Я настолько свободолюбивый человек, что требования ко мне наоборот рождают жесткое отрицание того, что от меня требуют. Я уже в июле сказала: «Ты знаешь, я вообще не хочу тебе готовить», потому что я не понимаю, почему я обязана такие вещи делать. Это была очень тяжелая ситуация для нас. У меня было требование, чтобы он проводил больше времени с детьми. Я тоже его начала отпускать, потому что надо взаимно такие процессы проходить. Нельзя сказать: «ты от меня ничего не требуй, а я имею право». Это – абьюз. Я первая отпустила.
И после того, как я отпустила свои требования, он отпустил свое требование, у нас развалилась мотивация иметь семью. Я прожила паническую атаку. Зачем тогда все это нужно, если непонятно, на чем это держится все. Прожила ее [паническую атаку – прим. редактора], отчаяние прожила, потом вынырнула и нашла какую-то новую форму, как я взаимодействую со своим мужем.
«Создание фильма было интуитивным движением»
Мы просто сошлись со сценаристом на ощущении, что есть какая-то жопа, из которой просто необходимо выбраться. И он был в таких обстоятельствах, и я была в таких обстоятельствах, потому что тогда безопасности у меня никакой не было. Мечта стать режиссером появилась еще в 17 лет, но только к этому моменту она перестала быть самой страшной, потому что я уже пережила такое отчаяние, что по сравнению с ним быть режиссером – это цветочки. Конечно, было стремно все равно, но я дала себе обещание, что просто буду идти и все. Может, я ничего не знаю, но все равно это сделаю.
У нас одним из референсов фильма был «Замок» Франца Кафки. Там главный герой в абсурдных обстоятельствах пытается добраться до замка, и у него не получается это сделать. Поскольку Кафка жил тогда, когда он жил, за этим было много теологии. У них замок – это некая обитель Бога. Так как Кафка был также сопряжен с движением экзистенциализма, то замок – это такое непостижимое за пределами мира место. У нас это было, как один из референсов, то есть выйти за пределы постижимого существующего мира. На самом деле это можно трактовать как угодно. Либо это выход из зоны комфорта, либо это метафора суицида, либо это преодоление в абсолюте всех своих рамок, которые ты сам себе наставил.
Абсолютная свобода – это только смерть. Потому что во всех остальных случаях ты все равно зависим от обстоятельств, зависим от гравитации, зависим от количества кислорода в воздухе, зависим от пробок. Человек говорит: «Я хочу свободы», но он зависим от своего физического тела. Оно хочет какать, писать, кушать. Ты всегда проходишь этапы удовлетворения своих зависимостей и желаний, поэтому в абсолюте свобода – это совсем освободиться от своего физического тела. И мне кажется, как сокриейтору, Сава [главный герой фильма «Котел» – прим. автора] пытался максимально исследовать вот это вот освобождение от существующего мира. Но мы для себя решили со сценаристом, с командой, что мы не знаем, реально он выбрался в этот город, нереально, ударился ли он в этом коллекторе башкой и просто ему это привиделось, или действительно он там... Мы решили, что каждый сам для себя на этот вопрос отвечает. Как там реально, я не знаю...
Моя дочь Соник снялась в «Котле». Ей надо было кричать: «ПЕДОФИИИИЛ». Это вообще смешно! Она думала, что она зовет какого-то человека, которого зовут «педофил». Это самый смешной момент фильма.
«У меня есть и хорошо, но есть и совсем нехорошо»
У меня сейчас одно из главных правил – это быть честной, потому что мне кажется, только через это мы сможем существовать в более или менее здоровых отношениях. Моя мотивация заключается в том, что, чем больше честных людей вокруг меня, тем здоровее будет общество, в котором растут мои дети, в котором живу я. И тем здоровее и дольше мы все будем жить.
Когда блогеры проявляют честность по отношению к своей аудитории, аудитория не чувствует себя какими-то, ну, как я себя иногда чувствую, когда смотрю на супер-великолепных блогеров и не смотрю за кулисы, а смотрю на эту парадную сцену. Мне кажется, в такого рода деятельности есть огромная ценность. Когда ты говоришь прямо: «Да, ребят, у меня есть и хорошо, но есть и совсем нехорошо. У меня есть красиво, а есть места, где я ну вообще не очень». И ты говоришь о том, что весь твой опыт – это и есть ты.
Я знаю, что я могу быть очень разной, и зачем людей вести не в том направлении? Это еще очень опасная штука, потому что, если где-то кто-то случайно увидит, что «а вот Ева не такая светлая, какой себя транслировала», потом эта народная любовь реактивно сменится народной ненавистью. Это очень тонкая дорожка. Зачем мне все это нужно? Я сразу всем всё рассказала. Меня и уличить-то не в чем.
«Ты обосрался»
Идея песни появилась потому, что у нас очень много жертв абьюза в обществе по причине запрета агрессии для женщин. Растет принцесса в девичьем платье, она чувствует гнев, она хочет защитить себя, манифестировать, а ей говорят: «Ты девочка, согласись, уступи, ну че ты, мальчики пусть дерутся, а ты же девочка, зачем тебе это нужно? Вот надень розовенькое и сиди красиво, и тебя будут любить». Дальше у девочки возникает стратегия по жизни: «если я буду добрая, милая, красивая и буду хорошо выглядеть, то я дальше буду жить долго и счастливо». Эта девочка находит себе хулигана, это наша народная любовь к м*дакам. Почему у Клавы Коки популярна песня «Мама, я влюблена в м*дака»? Потому что все мы знаем, каково это – любить мудака. У нее функция – быть хорошей, у него функция – дерзить, быть таким всем из себя неудержимым, агрессивным, сильным.
Я посмотрела на наш культурный контекст и увидела очень мало людей женского пола, которые позволяют себе агрессивную музыку. Если это рэп, то это какой-нибудь плохой мальчишка-рэпер, который поет что-то дерзкое, если это девочка, то она должна быть сексуальная, милая и все такое. Я думаю: «Блин, какого хрена?!». Песня называется «Ты обосрался», она ориентирована на мою публику, нынешних жертв абьюза, бывших жертв абьюза, и она разрешает женщинам агрессию. Там слова очень точные про эту ситуацию, они очень агрессивно сформированы, и при этом она экологичная, потому что я нигде там не говорю про контратаку, я там только говорю, что я утверждаюсь в себе, я смогу, я тебя не слушаю, я построю, я пройду путь. Для меня радикально важно было сделать это именно в такой форме, именно вот в таком смысле. И она, честно говоря, родилась вообще за 15 минут. Звук делал музыкант. Мы с ним познакомились еще в июне. Я к нему: «Я хочу злой рэп написать», он такой: «Давай что-нибудь». Я говорю: «Ну вот щас я что-нибудь сделаю». Я в 2 часа ночи написала ему, отправила. Причем в других странах уже есть такого формата женский вокал, а в нашей стране я еще такого не видела. Не то что бы я сейчас собираюсь певицей быть, но, с другой стороны, почему нет, если хочется.
Мы просто сошлись со сценаристом на ощущении, что есть какая-то жопа, из которой просто необходимо выбраться. И он был в таких обстоятельствах, и я была в таких обстоятельствах, потому что тогда безопасности у меня никакой не было. Мечта стать режиссером появилась еще в 17 лет, но только к этому моменту она перестала быть самой страшной, потому что я уже пережила такое отчаяние, что по сравнению с ним быть режиссером – это цветочки. Конечно, было стремно все равно, но я дала себе обещание, что просто буду идти и все. Может, я ничего не знаю, но все равно это сделаю.
У нас одним из референсов фильма был «Замок» Франца Кафки. Там главный герой в абсурдных обстоятельствах пытается добраться до замка, и у него не получается это сделать. Поскольку Кафка жил тогда, когда он жил, за этим было много теологии. У них замок – это некая обитель Бога. Так как Кафка был также сопряжен с движением экзистенциализма, то замок – это такое непостижимое за пределами мира место. У нас это было, как один из референсов, то есть выйти за пределы постижимого существующего мира. На самом деле это можно трактовать как угодно. Либо это выход из зоны комфорта, либо это метафора суицида, либо это преодоление в абсолюте всех своих рамок, которые ты сам себе наставил.
Абсолютная свобода – это только смерть. Потому что во всех остальных случаях ты все равно зависим от обстоятельств, зависим от гравитации, зависим от количества кислорода в воздухе, зависим от пробок. Человек говорит: «Я хочу свободы», но он зависим от своего физического тела. Оно хочет какать, писать, кушать. Ты всегда проходишь этапы удовлетворения своих зависимостей и желаний, поэтому в абсолюте свобода – это совсем освободиться от своего физического тела. И мне кажется, как сокриейтору, Сава [главный герой фильма «Котел» – прим. автора] пытался максимально исследовать вот это вот освобождение от существующего мира. Но мы для себя решили со сценаристом, с командой, что мы не знаем, реально он выбрался в этот город, нереально, ударился ли он в этом коллекторе башкой и просто ему это привиделось, или действительно он там... Мы решили, что каждый сам для себя на этот вопрос отвечает. Как там реально, я не знаю...
Моя дочь Соник снялась в «Котле». Ей надо было кричать: «ПЕДОФИИИИЛ». Это вообще смешно! Она думала, что она зовет какого-то человека, которого зовут «педофил». Это самый смешной момент фильма.
«У меня есть и хорошо, но есть и совсем нехорошо»
У меня сейчас одно из главных правил – это быть честной, потому что мне кажется, только через это мы сможем существовать в более или менее здоровых отношениях. Моя мотивация заключается в том, что, чем больше честных людей вокруг меня, тем здоровее будет общество, в котором растут мои дети, в котором живу я. И тем здоровее и дольше мы все будем жить.
Когда блогеры проявляют честность по отношению к своей аудитории, аудитория не чувствует себя какими-то, ну, как я себя иногда чувствую, когда смотрю на супер-великолепных блогеров и не смотрю за кулисы, а смотрю на эту парадную сцену. Мне кажется, в такого рода деятельности есть огромная ценность. Когда ты говоришь прямо: «Да, ребят, у меня есть и хорошо, но есть и совсем нехорошо. У меня есть красиво, а есть места, где я ну вообще не очень». И ты говоришь о том, что весь твой опыт – это и есть ты.
Я знаю, что я могу быть очень разной, и зачем людей вести не в том направлении? Это еще очень опасная штука, потому что, если где-то кто-то случайно увидит, что «а вот Ева не такая светлая, какой себя транслировала», потом эта народная любовь реактивно сменится народной ненавистью. Это очень тонкая дорожка. Зачем мне все это нужно? Я сразу всем всё рассказала. Меня и уличить-то не в чем.
«Ты обосрался»
Идея песни появилась потому, что у нас очень много жертв абьюза в обществе по причине запрета агрессии для женщин. Растет принцесса в девичьем платье, она чувствует гнев, она хочет защитить себя, манифестировать, а ей говорят: «Ты девочка, согласись, уступи, ну че ты, мальчики пусть дерутся, а ты же девочка, зачем тебе это нужно? Вот надень розовенькое и сиди красиво, и тебя будут любить». Дальше у девочки возникает стратегия по жизни: «если я буду добрая, милая, красивая и буду хорошо выглядеть, то я дальше буду жить долго и счастливо». Эта девочка находит себе хулигана, это наша народная любовь к м*дакам. Почему у Клавы Коки популярна песня «Мама, я влюблена в м*дака»? Потому что все мы знаем, каково это – любить мудака. У нее функция – быть хорошей, у него функция – дерзить, быть таким всем из себя неудержимым, агрессивным, сильным.
Я посмотрела на наш культурный контекст и увидела очень мало людей женского пола, которые позволяют себе агрессивную музыку. Если это рэп, то это какой-нибудь плохой мальчишка-рэпер, который поет что-то дерзкое, если это девочка, то она должна быть сексуальная, милая и все такое. Я думаю: «Блин, какого хрена?!». Песня называется «Ты обосрался», она ориентирована на мою публику, нынешних жертв абьюза, бывших жертв абьюза, и она разрешает женщинам агрессию. Там слова очень точные про эту ситуацию, они очень агрессивно сформированы, и при этом она экологичная, потому что я нигде там не говорю про контратаку, я там только говорю, что я утверждаюсь в себе, я смогу, я тебя не слушаю, я построю, я пройду путь. Для меня радикально важно было сделать это именно в такой форме, именно вот в таком смысле. И она, честно говоря, родилась вообще за 15 минут. Звук делал музыкант. Мы с ним познакомились еще в июне. Я к нему: «Я хочу злой рэп написать», он такой: «Давай что-нибудь». Я говорю: «Ну вот щас я что-нибудь сделаю». Я в 2 часа ночи написала ему, отправила. Причем в других странах уже есть такого формата женский вокал, а в нашей стране я еще такого не видела. Не то что бы я сейчас собираюсь певицей быть, но, с другой стороны, почему нет, если хочется.
Что почитать еще?